Соперники
Мы можем идти по широким равнинам
Идти, не встерчаясь в пути никогда
И каждый пребудет один, властелином
Пока не взойдет роковая звезда
Мы можем бросать беспокойные тени
Их месяц вытягивать будет в длину
В одном восхожденьи мы будем ступени
И равны, пока не полюбим одну
Тогда мы солжем, но себе не поможем
Тогда мы забудем о Боге своем
Мы можем, мы можем
Мы многое можем
Но только – мой равный Пока мы вдвоем
Осень
Поспевает брусника,
Стали дни холоднее.
И от птичьего крика
В сердце только грустнее.
Стаи птиц улетают
Прочь, за синее море.
Все деревья блистают
В разноцветном уборе.
Солнце реже смеется,
Нет в цветках благовонья.
Скоро осень проснется
И заплачет спросонья.
Я вольный ветер, я вечно вею…
Я вольный ветер, я вечно вею,
Волную волны, ласкаю ивы,
В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею,
Лелею травы, лелею нивы.
Весною светлой, как вестник мая,
Целую ландыш, в мечту влюбленный,
И внемлет ветру лазурь немая,
Я вею, млею, воздушный, сонный.
В любви неверный, расту циклоном,
Взметаю тучи, взрываю море,
Промчусь в равнинах протяжным стоном
И гром проснется в немом просторе.
Но, снова легкий, всегда счастливый,
Нежней, чем фея ласкает фею,
Я льну к деревьям, дышу над нивой
И, вечно вольный, забвеньем вею.
Кто кого
Настигаю.
Настигаю.
Огибаю.
Обгоню.
Я колдую.
Вихри чую.
Грею сбрую я коню.
Конь мой спорый.
Топи, боры, степи, горы пролетим.
Жарко дышит.
Мысли слышит.
Конь – огонь и побратим.
Враг мой равен.
Полноправен.
Чей скорей вскипит бокал?
Настигаю.
Настигаю.
Огибаю.
Обогнал.
Безглагольность
Есть в русской природе усталая
нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность,
безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.
Приди на рассвете на склон косогора,
Над зябкой рекою дымится прохлада,
Чернеет громада застывшего бора,
И сердцу так больно, и сердце не
радо.
Недвижный камыш. Не трепещет осока.
Глубокая тишь. Безглагольность покоя.
Луга убегают далёко-далёко.
Во всем утомленье – глухое, немое.
Войди на закате, как в свежие волны,
В прохладную глушь деревенского сада,
Деревья так
сумрачно-странно-безмолвны,
И сердцу так грустно, и сердце не
радо.
Как будто душа о желанном просила,
И сделали ей незаслуженно больно.
И сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет
невольно.
Я мечтою ловил уходящие тени…
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали
ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
И чем выше я шел, тем ясней
рисовалисль,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вдали раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и
Земли.
Чем я выше всходил, тем светлее
сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих
гор,
И сияньем прощальным как будто
ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный
взор.
И внизу подо мною уж ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей
Земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали.
Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И все выше я шел, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце…
Я в этот мир пришел, чтоб видеть
Солнце
И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть
Солнце
И выси гор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть море
И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре.
Я властелин.
Я победил холодное забвенье,
Создав мечту мою.
Я каждый миг исполнен откровенья,
Всегда пою.
Мою мечту страданья пробудили,
Но я любим за то.
Кто равен мне в моей певучей силе?
Никто, никто.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть
Солнце,
А если день погас,
Я буду петь…
Я буду петь о Солнце
В предсмертный час!
Я люблю далекий след – от весла…
Я люблю далекий след – от весла,
Мне отрадно подойти – вплоть до зла,
И его не совершив – посмотреть,
Как костер, вдали за мной – будет
тлеть.
Если я в мечте поджег – города,
Пламя зарева со мной – навсегда.
О мой брат!
Поэт и царь – сжегший Рим!
Мы сжигаем, как и ты,- и горим!
Ветер
Я жить не могу настоящим,
Я люблю беспокойные сны,
Под солнечным блеском палящим
И под влажным мерцаньем луны.
Я жить не хочу настоящим,
Я внимаю намекам струны,
Цветам и деревьям шумящим
И легендам приморской волны.
Желаньем томясь несказанным,
Я в неясном грядущем живу,
Вздыхаю в рассвете туманном
И с вечернею тучкой плыву.
И часто в восторге нежданном
Поцелуем тревожу листву.
Я в бегстве живу неустанном,
В ненасытной тревоге живу.
Я с ужасом теперь читаю сказки…
Я с ужасом теперь читаю сказки
Не те, что все мы знаем с детских
лет.
О, нет: живую боль – в ее огласке
Чрез страшный шорох утренних газет.
Мерещится, что вышла в круге снова
Вся нежить тех столетий темноты:
Кровь льется из Бориса Годунова,
У схваченных ломаются хребты.
Рвут крючьями язык, глаза и руки.
В разорванный живот втыкают шест,
По воздуху в ночах крадутся звуки
Смех вора, вопль захватанных невест.
Средь бела дня – на улицах виденья,
Бормочут что-то, шепчут в пустоту,
Расстрелы тел, душ темных
искривленья,
Сам дьявол на охоте. Чу! – "Ату!
Ату его! Руби его! Скорее!
Стреляй в него! Хлещи! По шее! Бей!
Я падаю. Я стыну, цепенея.
И я их брат? И быть среди людей!
Постой. Где я? Избушка. Чьи-то ноги.
Кость человечья. Это – для Яги? И
кровь.
Идут дороги всё, дороги.
А! Вот она. Кто слышит? Помоги!
Дурной сон
Мне кажется, что я не покидал России,
И что не может быть в России перемен.
И голуби в ней есть. И мудрые есть
змии.
И множество волков. И ряд тюремных
стен.
Грязь "Ревизора" в ней.
Весь гоголевский ужас.
И Глеб Успенский жив.
И всюду жив Щедрин.
Порой сверкнет пожар, внезапно
обнаружась,
И снова пал к земле земли убогий сын.
Там за окном стоят.
Подайте. Погорели.
У вас нежданный гость.
То – голубой мундир.
Учтивый человек.
Любезный в самом деле.
Из ваших дневников себе устроил пир.
И на сто верст идут неправда, тяжба,
споры,
На тысячу – пошла обида и беда.
Жужжат напрасные, как мухи.
разговоры.
И кровь течет не в счет.
И слезы – как вода.
Минута
Хороша эта женщина в майском закате,
Шелковистые пряди волос в ветерке,
И горенье желанья в цветах, в
аромате,
И далекая песня гребца на реке.
Хороша эта дикая вольная воля;
Протянулась рука, прикоснулась рука,
И сковала двоих – на мгновенье, не
боле,
Та минута любви, что продлится века.
Я не знаю мудрости…
Я не знаю мудрости годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей… Вас я не зову!
Нет дня, чтоб я не думал о тебе…
Нет дня, чтоб я не думал о тебе,
Нет часа, чтоб тебя я не желал.
Проклятие невидящей судьбе,
Мудрец сказал, что мир постыдно мал.
Постыдно мал и тесен для мечты,
И все же ты далеко от меня.
О, боль моя! Желанна мне лишь ты,
Я жажду новой боли и огня!
Люблю тебя капризною мечтой,
Люблю тебя всей силою души,
Люблю тебя всей кровью молодой,
Люблю тебя, люблю тебя, спеши!
Мой друг, есть радость и любовь
Мой друг, есть радость и любовь,
Есть все, что будет вновь и вновь,
Хотя в других сердцах, не в наших.
Но, милый брат, и я и ты
Мы только грезы Красоты,
Мы только капли в вечных чашах
Неотцветающих цветов,
Непогибающих садов.
Долины сна
Пойду в долины сна,
Там вкось ростут цветы,
Там падает Луна
С бездонной высоты.
Вкось падает она,
И все не упадет.
В глухих долинах сна
Густой дурман цветет.
И странная струна
Играет без смычков.
Мой ум – в долинах сна,
Средь волн без берегов
Фантазия
Как живые изваянья, в искрах лунного
сиянья,
Чуть трепещут очертанья сосен, елей и
берез;
Вещий лес спокойно дремлет, яркий
блеск луны приемлет
И роптанью ветра внемлет, весь
исполнен тайных грез.
Слыша тихий стон метели, шепчут
сосны, шепчут ели,
В мягкой бархатной постели им отрадно
почивать,
Ни о чем не вспоминая, ничего не
проклиная,
Ветви стройные склоняя, звукам
полночи внимать.
Чьи-то вздохи, чье-то пенье, чье-то
скорбное моленье,
И тоска, и упоенье,- точно искрится
звезда,
Точно светлый дождь струится,- и
деревьям что-то мнится
То, что людям не приснится, никому и
никогда.
Это мчатся духи ночи, это искрятся их
очи,
В час глубокой полуночи мчатся духи
через лес.
Что их мучит, что тревожит? Что, как
червь, их тайно гложет?
Отчего их рой не может петь отрадный
гимн небес?
Всё сильней звучит их пенье, всё
слышнее в нем томленье,
Неустанного стремленья неизменная
печаль,
Точно их томит тревога, жажда веры,
жажда бога,
Точно мук у них так много, точно им
чего-то жаль.
А луна всё льет сиянье, и без муки,
без страданья
Чуть трепещут очертанья вещих
сказочных стволов;
Все они так сладко дремлют,
безучастно стонам внемлют
И с спокойствием приемлют чары ясных,
светлых снов.
Уходит светлый май
Уходит светлый май. Мой небосклон
темнеет.
Пять быстрых лет пройдет,- мне минет
тридцать лет.
Замолкнут соловьи, и холодом повеет,
И ясных вешних дней навек угаснет
свет.
И в свой черед придут дни, полные
скитаний,
Дни, полные тоски, сомнений и борьбы,
Когда заноет грудь под тяжестью
страданий,
Когда познаю гнет властительной
судьбы.
И что мне жизнь сулит? К какой отраде
манит?
Быть может, даст любовь и счастье?
О нет! Она во всем солжет, она во
всем обманет,
И поведет меня путем тернистых бед.
И тем путем идя, быть может, падать
стану,
Утрачу всех друзей, моей душе родных,
И,- что всего страшней,- быть может,
перестану
Я верить в честь свою и в правду слов
своих.
Пусть так. Но я пойду вперед без
колебанья
И в знойный день, и в ночь, и в
холод, и в грозу:
Хочу я усладить хоть чье-нибудь
страданье,
Хочу я отереть хотя одну слезу!
Камыши
Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.
О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между ними горят?
Мелькают, мигают – и снова их нет.
И снова забрезжил блуждающий свет.
Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи
свистят.
В болоте дрожит умирающий лик.
То месяц багровый печально поник.
И тиной запахло. И сырость ползет.
Трясина заманит, сожмет, засосет.
"Кого? Для чего? – камыши
говорят,
Зачем огоньки между нами горят?"
Но месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет все ниже свой лик.
И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.
Челн томленья
Вечер. Взморье. Вздохи ветра.
Величавый возглас волн.
Близко буря. В берег бьется
Чуждый чарам черный челн.
Чуждый чистым чарам счастья,
Челн томленья, челн тревог,
Бросил берег, бьется с бурей,
Ищет светлых снов чертог.
Мчится взморьем, мчится морем,
Отдаваясь воле волн.
Месяц матовый взирает,
Месяц горькой грусти полн.
Умер вечер. Ночь чернеет.
Ропщет море. Мрак растет.
Челн томленья тьмой охвачен.
Буря воет в бездне вод.
Я буду ждать…
Я буду ждать тебя мучительно,
Я буду ждать тебя года,
Ты манишь сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.
Ты вся – безмолвие несчастия,
Случайный свет во мгле земной,
Неизъясненность сладострастия,
Еще не познанного мной.
Своей усмешкой вечно-кроткою,
Лицом, всегда склоненным ниц,
Своей неровною походкою
Крылатых, но не ходких птиц,
Ты будишь чувства тайно-спящие,
И знаю, не затмит слеза
Твои куда-то прочь глядящие,
Твои неверные глаза.
Не знаю, хочешь ли ты радости,
Уста к устам, прильнуть ко мне,
Но я не знаю высшей сладости,
Как быть с тобой наедине.
Не знаю, смерть ли ты нежданная
Иль нерожденная звезда,
Но буду ждать тебя, желанная,
Я буду ждать тебя всегда.
Лунный свет
Когда луна сверкнет во мгле ночной
Своим серпом, блистательным и нежным,
Моя душа стремится в мир иной,
Пленяясь всем далеким, всем
безбрежным.
К лесам, к горам, к вершинам
белоснежным
Я мчусь в мечтах; как будто дух
больной,
Я бодрствую над миром безмятежным,
И сладко плачу, и дышу – луной.
Впиваю это бледное сиянье,
Как эльф, качаюсь в сетке из лучей,
Я слушаю, как говорит молчанье.
Людей родных мне далеко страданье,
Чужда мне вся земля с борьбой своей,
Я – облачко, я – ветерка дыханье.
О, женщина, дитя, привыкшее играть…
О, женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской
поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем
презирать,
А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!
Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,
Живу одной тобой в моих терзаньях
страстных,
Для прихоти твоей я душу погублю,
Все, все возьми себе – за взгляд очей
прекрасных,
За слово лживое, что истины нежней,
За сладкую тоску восторженных
мучений!
Ты, море странных снов, и звуков, и
огней!
Ты, друг и вечный враг! Злой дух и
добрый гений!
Ковыль
Точно призрак умирающий,
На степи ковыль качается,
Смотрит месяц догорающий,
Белой тучкой омрачается.
И блуждают тени смутные
По пространству неоглядному,
И, непрочные, минутные,
Что-то шепчут ветру жадному.
И мерцание мелькнувшее
Исчезает за туманами,
Утонувшее минувшее
Возникает над курганами.
Месяц меркнет, омрачается,
Догорающий и тающий,
И, дрожа, ковыль качается,
Точно призрак умирающий.
Лебедь
Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
Как последний вздох души.
Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
И горит и не горит.
Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
Невозвратное вернуть.
Все, чем жил с тревогой, с
наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым сновидением,
Никогда не вспыхнет вновь.
Все, на чем печать непоправимого,
Белый лебедь в этой песне слил,
Точно он у озера родимого
О прощении молил.
И когда блеснули звезды дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все печальнее,
И шептались камыши.
Не живой он пел, а умирающий,
Оттого он пел в предсмертный час,
Что пред смертью, вечной,
примиряющей,
Видел правду в первый раз.
Другу
Милый друг, почему бесконечная боль
Затаилась в душе огорченной твоей?
Быть счастливым себя хоть на миг
приневоль,
Будь как царь водяной и как горный
король,
Будь со мною в дрожанье бессвязных
ветвей.
Посмотри, как воздушно сиянье луны,
Как проходит она – не дыша, не спеша.
Все виденья в застывшей тиши
сплетены,
Всюду свет и восторг, всюду сон,
всюду сны.
О, земля хороша, хороша, хороша!
Люби
"Люби!" – поют шуршащие
березы,
Когда на них сережки расцвели.
"Люби!" – поет сирень в
цветной пыли.
"Люби! Люби!" – поют,
пылая, розы.
Страшись безлюбья. И беги угрозы
Бесстрастия. Твой полдень вмиг –
вдали.
Твою зарю теченья зорь сожгли.
Люби любовь. Люби огонь и грезы.
Кто не любил, не выполнил закон,
Которым в мире движутся созвездья,
Которым так прекрасен небосклон.
Он в каждом часе слышит мертвый звон.
Ему никак не избежать возмездья.
Кто любит, счастлив. Пусть хоть
распят он.
Смотри, как звезды в вышине…
Смотри, как звезды в вышине
Светло горят тебе и мне.
Они не думают о нас,
Но светят нам в полночный час.
Прекрасен ими небосклон,
В них вечен свет и вечен сон.
И кто их видит – жизни рад,
Чужою жизнию богат.
Моя любовь, моя звезда,
Такой, как звезды, будь всегда.
Горя, не думай обо мне,
Но дай побыть мне в звездном сне.
Солнце удалилось…
Солнце удалилось. Я опять один.
Солнце удалилось от земных долин.
Снежные вершины свет его хранят.
Солнце посылает свой последний
взгляд.
Воздух цепенеет, властно скован
мглой.
Кто-то, наклоняясь, дышит над землей.
Тайно стынут волны меркнущих морей.
– Уходи от ночи, уходи скорей.
– Где ж твой тихий угол?
– Нет его нигде.
Он лишь там, где взор твой устремлен
к звезде.
Он лишь там, где светит луч твоей
мечты.
Только там, где солнце. Только там,
где ты
Утром, встав, я вопрошаю…
Утром, встав, я вопрошаю:
Встречу ль ту, что мне мила?
Грустным вечером вздыхаю:
И сегодня не пришла.
Ночью долго, истомленный,
Я тоскую и не сплю.
Днем влюбленный, полусонный,
Все мечтаю, все люблю.
Чертовы качели
В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.
Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.
Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.
Держусь, томлюсь, качаюсь,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От черта томный взгляд.
Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
– Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!
В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
– Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!
Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,
Пока не перетрется,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернется
Ко мне моя земля.
Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше… ах!
Скорпион
Я окружен огнем кольцеобразным,
Он близится, я к смерти присужден,
За то, что я родился безобразным,
За то, что я зловещий скорпион.
Мои враги глядят со всех сторон,
Кошмаром роковым и неотвязным,
Нет выхода, я смертью окружен,
Я пламенем стеснен, многообразным.
Но вот, хоть все ужасней для меня
Дыханья неотступного огня,
Одним порывом полон я, безбольным,
Я гибну. Пусть. Я вызов шлю судьбе,
Я смерть свою нашел в самом себе,
Я гибну скорпионом – гордым, вольным.
Золотая рыбка
В замке был веселый бал,
Музыканты пели.
Ветерок в саду качал
Легкие качели.
В замке, в сладостном бреду,
Пела, пела скрипка.
А в саду была в пруду
Золотая рыбка.
И кружились под Луной,
Точно вырезные,
Опьяненные Весной,
Бабочки ночные.
Пруд качал в себе звезду,
Гнулись травы гибко.
И мелькала там в пруду
Золотая рыбка
Хоть не видели ее
Музыканты бала,
Но от рыбки, от нее,
Музыка звучала.
Чуть настанет тишина,
Золотая рыбка
Промелькнет, и вновь видна
Меж гостей улыбка.
Снова скрипка зазвучит,
Песня раздается.
И в сердцах Любовь журчит,
И Весна смеется.
Взор ко взору шепчет:
"Жду!"
Так светло и зыбко.
Оттого, что там в пруду
Золотая рыбка.
Безрадостность
Мне хочется безгласной тишины,
Безмолвия, безветрия, бесстрастья.
Я знаю, быстрым сном проходит
счастье,
Но пусть живут безрадостные сны.
С безрадостной бездонной вышины
Глядит Луна, горят ее запястья.
И странно мне холодное участье
Владычицы безжизненной страны.
Там не звенят и не мелькают пчелы.
Там снежные безветренные долы,
Без аромата льдистые цветы.
Без ропота безводные пространства,
Без шороха застывшие убранства,
Без возгласов безмерность красоты.
Отдать себя…
Отдать себя на растерзанье,
Забыть слова – мое, твое,
Изведать пытку истязания,
И полюбить как свет ее.
Не знать ни страха, ни раскаянья,
Благословить свою печаль,
Благословить свое отчаянье,
Сказать – мне ничего не жаль.
Быть равным с низкими, неравными,
Пред криком – нежным быть как вздох:
Так правят силами державными,
Так меж людей ты будешь Бог.
Отчего мне так душно?
Отчего мне так душно? Отчего мне так
скучно?
Я совсем остываю к мечте.
Дни мои равномерны, жизнь моя
однозвучна,
Я застыл на последней черте.
Только шаг остается: только миг
быстрокрылый,
И уйду я от бледных людей.
Для чего же я медлю пред раскрытой
могилой?
Не спешу в неизвестность скорей?
Я не прежний веселый, полубог
вдохновенный,
Я не гений певучей мечты.
Я угрюмый заложник, я тоскующий
пленный,
Я стою у последней черты.
Только миг быстрокрылый, и душа,
альбатросом,
Унесется к неведомой мгле.
Я устал приближаться от вопросов к
вопросам,
Я жалею, что жил на Земле.
Лестница любви
Только бы встречаться.
Только бы глядеть.
Молча сердцем петь.
Вздрогнуть и признаться.
Вдруг поцеловаться.
Ближе быть, обняться.
Сном одним гореть.
Двум в одно смешаться.
Без конца сливаться.
И не расставаться.
Вместе умереть.
Сознанье, Сила и Основа…
Сознанье, Сила и Основа
Три Ипостаси Одного,
О, да, вначале было Слово,
И не забуду я его.
В круженьи Солнца мирового
Не отрекусь ни от чего.
Он спросил меня…
Он спросил меня: Ты веришь?
Нерешительное слово!
Этим звуком не измеришь
То, в чем есть моя основа.
Да, не выражу я бледно,
То, что ярко ощущаю.
О, с бездонностью, победно,
Ослепительно – я знаю!
Колокольный звон
Как нежный звук любовных слов
На языке полупонятном,
Твердит о счастьи необъятном
Далекий звон колоколов.
В прозрачный час вечерних снов
В саду густом и ароматном
Я полон дум о невозвратном,
О светлых днях иных годов.
Но меркнет вечер, догорая,
Теснится тьма со всех сторон;
И я напрасно возмущен
Мечтой утраченного рая;
И в отдаленьи замирая,
Смолкает колокола звон.
Источник: https://royallib.com/book/balmont_konstantin/budem_kak_solntse_kniga_simvolov.html
Источник: https://royallib.com/book/balmont_konstantin/budem_kak_solntse_kniga_simvolov.html
